смерть танцует на кончиках пальцев
Пишет Гость:
26.09.2011 в 18:38
751 слово. это ужасно, растянуто и бессмысленно. заказчик - извините-простите.
читать дальше- Ох, да зачем же, - заправляя в ворот рубахи распущенные волосы, Фригг придерживает руками спадающие откуда-то из-под потолка тяжелые бархатные шторы.
Они собираются синим водопадом, изгибами ниспадающих на пол складок в её тонких руках с закатанными до локтя рукавами простой хлопковой рубахи, и Царица Асгарда гладит пальцами бархатную прохладную ткань.
- Такие темные, - говорит она, глядя вверх, задрав голову.
Мягкая кожа на тонкой шее кажется мятой, испещренная тонкими извилистыми морщинами.
Фригг отпускает шторы и они тот же час словно растекаются по матовому стеклу окон, перекрывая янтарный свет дня. И в темной комнате, напоенной тяжелым ароматом цветущих в саду роз, Фригг устало качает головой.
- Слишком темные.
Служанки склоняют головы, обеспокоенные тем, что их госпожа расстроена, шуршат шторами, пытаясь их снять, но пришпиленная металлом ткань крепко сидит в пазах. А в комнате темно теперь настолько, что Фригг может принимать кого угодно даже в таком неподобающем для королевы виде, в каком она привыкла распоряжаться по хозяйству, ей вверенному.
- Завтра, завтра нужно будет заменить их, - она оправляет длинную темную юбку и опускает рукава рубашки.
Ткань штор на ощупь похожа на лепестки цветов, мягкая и прохладная. Одно прикосновение пальцев словно протирает в шторах тонкие овальные светлые пятна, расползающиеся, выжигающие цвет. Утром служанки Фригг находят на окнах во второй спальне хозяйки шторы нежного персикового цвета.
Они нравятся вошедшей Фригг, почему-то совершенно не удивленной.
Мама всегда любила этот цвет.
- Он выиграл у тебя? – глаза Сиф неправдоподобно расширяются, брови ползут вверх. – Тор? У тебя? Выиграл?
- Да, - раздраженно и нервно дергает плечом Огун, отворачиваясь.
- У тебя! – Все ещё не веря, восклицает Сиф, и немного истерично хихикает. – Вот это да. Он же никогда не умел играть на флейте!
- И до сих пор не умеет! – Взрывается Огун. – Но он просто взял и… и заиграл!
- Удивительно, - Сиф улыбается и стучит пальцами по столу, - а кон спора?
Ноздри Огуна зло трепещут, резкое порывистое дыхание выпячивает грудь.
- Разозлить Хеймдалла.
- Да Тор просто счастливчик, что выиграл… - Сиф качает головой.
Спор для истинных самоубийц. Огун испуган, но не рассказывает Сиф о том, как сам Тор удивился, когда вдруг, приложив к губам флейту, его дыхание извлекло из инструмента мелодию такую дивную, что, казалось, ветер замер, слушая её. Кон в шутливом споре пугает его теперь как никогда.
И как можно было догадаться до такого. Играть на флейте. Брат, ты неисправим.
- Мне тревожно, - поворачивая голову в грузном, тяжелом царском шлеме к супруге, устало говорит Всеотец, - словно я чего-то не вижу.
Фригг улыбается тепло и кладет руку на подлокотник трона, почти касаясь пальцев Одина.
- Не тревожься. Мы не видим, значит, нам пока не нужно видеть этого.
И она открыто смотрит в лицо мужа, а тревога его отступает, и легкость воцаряется в сердце.
Знать бы ей самой ещё, почему она так уверена в том, что мужняя тревога ложна и не предвещает опасности.
Спокойно, Отец. Ты уже очень давно видишь далеко не все.
Тор закрывает тяжелые двери в комнату, останавливается, словно обмирая, прислушиваясь. Сохраняя обманчивую видимость спокойствия идет к кровати, небрежно, как и всегда (что стоит ему огромных усилий) раздевается.
Он так и не может заснуть – выравнивая и без того спокойное дыхание и закрыв глаза, он ждет, пока по комнате неслышным хрустальным звоном зазвучат невесомые шаги. Он чувствует едва ощутимый холод у виска и губ, ему кажется – ощущает прикосновение к плечу сквозь ткань покрывала. Дыхание ровное и глубокое, он – спит, и этой своей авантюрой, этим единственным трюком может провести кого угодно. Тор спит, на самом деле прислушиваясь так чутко, как никогда. Стараясь осязать остро, каждую складку касающихся тела тканей, даже, кажется, ощущать падения бледных лучей из окна. Он весь – слух. И весь – осязание.
И все внутри теплеет и разгорается так сильно и жарко, что ему составляет огромного труда все так же лежать, сохраняя расслабленность. Ведь Тор спит.
А когда все стихает, он отсчитывает секунды, минуты, и когда ускользает в небытие час, Тор медленно поднимает, неслышно, как не смогла бы шевелиться и осторожная кошка.
Он улыбается счастливо и восторженно, как ребенок, касаясь пальцами белоснежной мягкой пятки, теплой плюсны, заостренных кончиков пальцев.
- Локи, спускайся вниз, - шепчет он, перехватывая тонкую щиколотку пальцами, прижимается губами к теплой точеной икроножной мышце.
И с балдахина над кроватью свешивается вторая нога.
- Давно ты догадался? – Спрашивает сверху тихий голос.
- Да я с самого начала знал. Как только меня ночами начали укрывать.
Локи смеётся почти неслышно и дергает ногой, пытаясь высвободить её из пальцев Тора.
- Знал ведь, что надо было ночевать в своих покоях.
- Спускайся,- повторяет Тор, - под покрывалом удобнее, чем на пыльном балдахине.
И Локи спускается.
URL комментариячитать дальше- Ох, да зачем же, - заправляя в ворот рубахи распущенные волосы, Фригг придерживает руками спадающие откуда-то из-под потолка тяжелые бархатные шторы.
Они собираются синим водопадом, изгибами ниспадающих на пол складок в её тонких руках с закатанными до локтя рукавами простой хлопковой рубахи, и Царица Асгарда гладит пальцами бархатную прохладную ткань.
- Такие темные, - говорит она, глядя вверх, задрав голову.
Мягкая кожа на тонкой шее кажется мятой, испещренная тонкими извилистыми морщинами.
Фригг отпускает шторы и они тот же час словно растекаются по матовому стеклу окон, перекрывая янтарный свет дня. И в темной комнате, напоенной тяжелым ароматом цветущих в саду роз, Фригг устало качает головой.
- Слишком темные.
Служанки склоняют головы, обеспокоенные тем, что их госпожа расстроена, шуршат шторами, пытаясь их снять, но пришпиленная металлом ткань крепко сидит в пазах. А в комнате темно теперь настолько, что Фригг может принимать кого угодно даже в таком неподобающем для королевы виде, в каком она привыкла распоряжаться по хозяйству, ей вверенному.
- Завтра, завтра нужно будет заменить их, - она оправляет длинную темную юбку и опускает рукава рубашки.
Ткань штор на ощупь похожа на лепестки цветов, мягкая и прохладная. Одно прикосновение пальцев словно протирает в шторах тонкие овальные светлые пятна, расползающиеся, выжигающие цвет. Утром служанки Фригг находят на окнах во второй спальне хозяйки шторы нежного персикового цвета.
Они нравятся вошедшей Фригг, почему-то совершенно не удивленной.
Мама всегда любила этот цвет.
- Он выиграл у тебя? – глаза Сиф неправдоподобно расширяются, брови ползут вверх. – Тор? У тебя? Выиграл?
- Да, - раздраженно и нервно дергает плечом Огун, отворачиваясь.
- У тебя! – Все ещё не веря, восклицает Сиф, и немного истерично хихикает. – Вот это да. Он же никогда не умел играть на флейте!
- И до сих пор не умеет! – Взрывается Огун. – Но он просто взял и… и заиграл!
- Удивительно, - Сиф улыбается и стучит пальцами по столу, - а кон спора?
Ноздри Огуна зло трепещут, резкое порывистое дыхание выпячивает грудь.
- Разозлить Хеймдалла.
- Да Тор просто счастливчик, что выиграл… - Сиф качает головой.
Спор для истинных самоубийц. Огун испуган, но не рассказывает Сиф о том, как сам Тор удивился, когда вдруг, приложив к губам флейту, его дыхание извлекло из инструмента мелодию такую дивную, что, казалось, ветер замер, слушая её. Кон в шутливом споре пугает его теперь как никогда.
И как можно было догадаться до такого. Играть на флейте. Брат, ты неисправим.
- Мне тревожно, - поворачивая голову в грузном, тяжелом царском шлеме к супруге, устало говорит Всеотец, - словно я чего-то не вижу.
Фригг улыбается тепло и кладет руку на подлокотник трона, почти касаясь пальцев Одина.
- Не тревожься. Мы не видим, значит, нам пока не нужно видеть этого.
И она открыто смотрит в лицо мужа, а тревога его отступает, и легкость воцаряется в сердце.
Знать бы ей самой ещё, почему она так уверена в том, что мужняя тревога ложна и не предвещает опасности.
Спокойно, Отец. Ты уже очень давно видишь далеко не все.
Тор закрывает тяжелые двери в комнату, останавливается, словно обмирая, прислушиваясь. Сохраняя обманчивую видимость спокойствия идет к кровати, небрежно, как и всегда (что стоит ему огромных усилий) раздевается.
Он так и не может заснуть – выравнивая и без того спокойное дыхание и закрыв глаза, он ждет, пока по комнате неслышным хрустальным звоном зазвучат невесомые шаги. Он чувствует едва ощутимый холод у виска и губ, ему кажется – ощущает прикосновение к плечу сквозь ткань покрывала. Дыхание ровное и глубокое, он – спит, и этой своей авантюрой, этим единственным трюком может провести кого угодно. Тор спит, на самом деле прислушиваясь так чутко, как никогда. Стараясь осязать остро, каждую складку касающихся тела тканей, даже, кажется, ощущать падения бледных лучей из окна. Он весь – слух. И весь – осязание.
И все внутри теплеет и разгорается так сильно и жарко, что ему составляет огромного труда все так же лежать, сохраняя расслабленность. Ведь Тор спит.
А когда все стихает, он отсчитывает секунды, минуты, и когда ускользает в небытие час, Тор медленно поднимает, неслышно, как не смогла бы шевелиться и осторожная кошка.
Он улыбается счастливо и восторженно, как ребенок, касаясь пальцами белоснежной мягкой пятки, теплой плюсны, заостренных кончиков пальцев.
- Локи, спускайся вниз, - шепчет он, перехватывая тонкую щиколотку пальцами, прижимается губами к теплой точеной икроножной мышце.
И с балдахина над кроватью свешивается вторая нога.
- Давно ты догадался? – Спрашивает сверху тихий голос.
- Да я с самого начала знал. Как только меня ночами начали укрывать.
Локи смеётся почти неслышно и дергает ногой, пытаясь высвободить её из пальцев Тора.
- Знал ведь, что надо было ночевать в своих покоях.
- Спускайся,- повторяет Тор, - под покрывалом удобнее, чем на пыльном балдахине.
И Локи спускается.
@темы: Локи