У демона черные склеры и невозможно-яркие, словно бы лава под стеклом, радужки. Зрачок белый, фосфоресцирующий. В такие глаза посмотришь и пропадешь — затянет, заворожит в мерцающую снежную стынь, а потом и не заметишь как сгоришь. Демон лишь головой покачает "ну так не смотри мне в глаза, что тебе в них искать?". Линии расходящиеся от глаз к скулам напоминают узоры трайбл татуировок, только изящнее, тоньше. Как ни странно, они не выглядят отталкивающими, эти линии, хотя и должны бы. Они как небрежные мазки угля на коже — протяни руку и сотри — но только пока не приходят в движение: разгораются лавой, наливаются огнем и синевой, чтобы снова осыпаться углем и пеплом. Руки по самые плечи, ноги до колен и спина целиком — всюду эти трайбл-линии. Красиво. И совсем не человеческой красотой. Разве можно приравнять каким-либо канонам очарование кипящей магмы, прелесть неукротимого лесного пожара, завораживающий танец синих язычков огня?
Демон смотрит в ночное небо. Кажется, он видит что-то большее чем россыпь едва различимых звезд сквозь призму многочисленных городских огней. А потом демон поворачивает голову с сторону едва слышимого шороха балконной двери, моргает, и гаснет. Непостижимое создание исчезает оставляя после себя человека: немного усталого и растерянного, но с яркими, как древесная смола на солнце глазами. Человек улыбается тепло и радостно, и в его улыбке больше не прячутся клыки.
Ненадолго.
***
Если долго смотреть в бездну, говорят, она посмотрит в ответ. А если долго падать в нее же, то что тогда? Прорастет ли она внутрь заполнив собою все? Оплетет усиками ребра, проберется в легкие и расцветет там синим ликорисом... Мир... миры рассыпаются осколками битого стекла, пестрят разрозненной мозаикой и больно ранят разум острыми краями. Серого нет. Только бесконечно черный и ослепительно-белый. И он падает, падает, падает... Горит. Птица со сломанным крылом не может лететь. А если крылья выдрали, то это и не птица уже. Жар медленно умирает вместе с ним. И он гаснет, тухнет как исчерпавшее себя солнце. Пепел и угли — вот что останется, когда стужа окончательно проберется под кожу. Пепел и угли — крылья тут не спасут. Крыльев нет. Язычки пламени медленно гаснут один за другим. Слишком медленно и от этого почти больно. Казалось бы такая малость... то, что от него еще осталось, что хватит и тени движения чтобы разлететься прахом и затеряться среди сотен тысяч радужных осколков... но, все еще нет. Бесцветная галька минут падает мимо исчезая в океане времени, а он продолжает падать. У Бездны нет дна. У нее даже начала с концом нет. Холод проникает все глубже и глубже под кожу, облизывает кончики пальцев и те чернеют, подбирается к глазам. Если слишком долго падать можно сойти с ума. Демон хохочет. Беззвучно. Безумно. Тоскливо. И осколки миров вторят этому смеху. Плакать они не умеют, как и он. Демон замолкает и закрывает глаза. Ему хочется сдаться. Ему мерещится солнце. Яркое и теплое. Пространство идет волнами и вспыхивает сверхновой. Бездна звонко, стекляно, хохочет, скрежещет сотней пастей, дребезжит осколками витража в оконной раме.
Между черным и холодным белым мерцает ярко-синяя точка портала.
Если долго-долго умирать, то можно случайно выжить.