Я люблю когда она молчит. Не то чтобы она говорила слишком много… или слишком часто, но в этой ее обволакивающей неестественной тишине есть что-то замечательное. Оно мелькает на грани восприятия сребристой дымкой, и его почти невозможно ухватить за хвост, как сбежавшую мысль. Тогда она улыбается чуть лукаво, словно знает самую страшную, великую или забавную тайну. Ее улыбка тоже нечто особенное: слегка приподымаются, изгибаясь, уголки губ, а в глазах прикрытых полуопущенными веками плещется яркое лунное серебро, щедро приправленное ртутью. Качает головой и ведет рукой по спинке дивана, приглашая то ли присесть, а быть может даже прилечь, устраивая голову на ее коленях. Неспешно перебирает пальцами волосы и тихо-тихо мурлычет очередную кошачью сонату.

Сонату тоски. О чем-то несбыточном. О былом. О непрожитом. Полная луна насмешливо заглядывает в окно, разгоняя услужливые тени. Этот холодный, слабый, неясный свет раскрашивает холодными цветами ночной уют и тонкой тушью щедро добавляет деталей. В ее глазах понимание ютится на дне вертикальных зрачков. А там, на грани восприятия начинает набирать силу очередная потусторонняя симфония. Настолько прекрасная что ее невозможно не полюбить. Настолько ужасная, что ее невозможно забыть.

Ты проваливаешься в сонную дымку даже не замечая этого и только тонкие коготки раз за разом перебирающие пряди кажутся чем-то неизменным, но и они и их хозяйка дымкой растают к утру.

И ты, проснувшись через несколько часов после того как рассвет окончательно поглотит ночную иллюзию, кинешься творить – лихорадочно записывая ноты. Словно одержимый будешь раз за разом перебирать клавиши старенького инструмента, пытаясь как можно точнее повторить врезавшиеся в память, да и в сердце, звуки. И ждать.
Ждать лунной ночи и очередной встречи.
Встречи с ней.